КНИГА СТИХОТВОРЕНИЙ ПОЭТА НИКОЛАЯ ФЕДОРОВИЧА ДМИТРИЕВА

 

«Я - ОТ МИРА СЕГО»

 

 

В стихах Николая Дмитриева есть обаяние молодости – они непосредственны, улыбчивы. Вместе с тем они серьезны, потому что за строками молодого поэта стоят подлинные и глубокие чувства. О чем бы ни писал Н. Дмитриев: об отце-фронтовике, о подмосковной природе, о своих односельчанах, о первой любви – читатель чувствует его живую душу и переживает вместе с ним происходящее.

ОБ АВТОРЕ

 

Мне очень повезло: редко судьба дарует нам радость оказаться у истоков рождения подлинного дарования. Однажды я получила письмо от восемнадцатилетнего мальчика со стихами, которые стали моим праздником, такими они были зрелыми, несмотря на юность автора. В двадцать один год юноша писал мне: «...Потребность высказаться все растет...» А в двадцать два года он – автор первой книги стихов. Подлинно молодогвардейский автор, потому что действительно молод в самом прямом смысле слова.

Эта книга перед вами. Это книга учителя из деревенской школы Рузского района Московской области Николая Дмитриева.

 

...Есть созвучье: Руза и Россия,

Есть созвучье, но не в звуках суть.

 

Пожалуй, эти строки точно выражают, с чем пришел Коля Дмитриев к тому большому, целомудренному откровению, которое есть для него поэзия. Стихи Дмитриева, весьма скромные по одежке, несколько даже однообразные по ритму и не пестрящие изощренной рифмой, напоминают неброский пейзаж средней полосы России. Эти ситцевые, чуть выгоревшие на солнце краски не поражают воображения, но в лицо этих холмов, то заплаканное, то улыбающееся, можно смотреть всю жизнь. «И не в звуках дело, а в судьбе...»

Трудно сказать о стихах Дмитриева, в какой пропорции в них находятся гражданственное и сугубо лирическое начала, видимо, их взаимопроникновение естественно, что определяется гармоничной цельностью личности поэта. В этом смысле есть что-то чекмаревское в таланте Николая Дмитриева...

В подтверждение хочется вспомнить целиком одно из характерных в этом отношении стихов Дмитриева.

 

На карте Союза она не нужна,

Речонка Таруса – две пяди до дна.

Однако у ветел в осколках зари

Довольно охотно берут пескари.

А белые плети тропинок над ней!

А тени живые от ветел на дне!

И эту вот радость, и свет, и судьбу

Хотели в бетонную спрятать трубу]

 

...У Дмитриева нет пустых, необязательных стихотворений, все дышит необходимостью, поэтому строки приобретают почти вещные, физические очертания, становятся в ряд реально существующих явлений и предметов.

Дмитриеву присуще чувство единственности всего, что вокруг и в нем. Он любит именно эту, рузскую, землю, он живет в этом, а не в каком-либо ином времени, и эта зависимость любви придает, казалось бы, локальным, привязанным во времени и пространстве речениям широкое временное и пространственное звучание.

Дмитриев открывает любовно, доброжелательно, честно, а потому точно мир прежде всего для себя. Он не может обмануть себя, а потому он не обманет и читателя.

Когда эта книга была еще рукописью, Коля Дмитриев накануне VI Всесоюзного совещания молодых писателей, участником которого он был, прислал мне ее с письмом, заканчивавшимся такими словами: «Не бойтесь меня расстроить. Я тут же сяду и напишу еще одну книжку, если что...»

Пусть их будет много у Коли Дмитриева, поэтических книг. Столько, сколько выплеснет его чистая, строгая душа.

Римма КАЗАКОВА

 

 

* * *

 

Я родился невдали от Рузы,
Где заводят музыку с утра
На полях трудяги «Беларуси»,
Голубые наши трактора.

 

Самолета гром и след лосиный,
Жаворонок звонкий на весу...
Есть созвучье: Руза и Россия,
Есть созвучье, но не в звуках суть.

 

Заходи в селение любое,
По полям пройди и по лесам,
Что ни поле здесь, то поле боя,
Даже площадь – площадь Партизан.

 

Если ты, Россия, – это море,
Значит, Руза – реченька твоя:
В твоем горе капля ее горя,
В счастье – счастья светлая струя.

 

Я в любви своей совсем не узок,
Но давно отметил я себе:
Есть большое сходство – Русь и Руза,
И не в звуках дело, а в судьбе.

 

 

* * *

 

В пятидесятых рождены,
Войны не знали мы, и все же
В какой-то мере все мы тоже
Вернувшиеся с той войны.

 

Летела пуля, знала дело,
Летела тридцать лет подряд
Вот в этот день, вот в это тело,
Бот в это солнце, в этот сад.

 

С отцом я вместе выполз, выжил,
А то в каких бы жил мирах,
Когда бы снайпер батьку выждал
В чехословацких клеверах?!

 

 

* * *

 

Тихо кружится звездная сфера,
Светит млечная пыль на сосне.
«Разворачивай пушку, холера!» –
Это батька воюет во сне.

 

На земле, под разрывами шаткой,
Обругав по-российски ребят,
Он в последнюю сорокапятку
Досылает последний снаряд.

 

На полу мои ноги босые –

Вот бы мне в этот сон, в этот бой!

Вдруг все это отец не осилит,

Не вернется оттуда живой?!

 

 

* * *

 

Я раньше часто проезжал
Село, где танк на пьедестале,
Где наш народ врага сдержал,
И сосны часовыми встали.

 

А за селом, среди полей,

Все тот же день, все то же небо,

И все-таки чуть-чуть светлей –

Там смерть была,

Но враг там не был.

 

 

* * *

 

Опять под звонкие стропила
Меня судьба заторопила:
«Зачем скитался, дурачок?»
Над крышей звездная пылища,
Ты снова воротился нищим
Туда, где детства родничок.
А он все жив, а он лопочет,
Он за тебя всю жизнь хлопочет,
Все за тебя за одного.
Ты припади к нему, усталый,
Он может все, а хочет мало -
Чтоб ты не забывал его.

 

 

* * *

 

На карте Союза она не нужна,
Речонка Таруса – две пяди до дна.

 

Однако у ветел, в осколках зари,
Довольно охотно берут пескари.

 

А белые плети тропинок над ней!
А тени живые от ветел на дне!

 

И эту вот радость, и свет, и судьбу
Хотели в бетонную спрятать трубу!

 

 

* * *

 

Над обрывом мать-и-мачеха цветет,
Золотой пыльцой по просеке метет.

 

Не в горшочке, не в теплице – не в раю
У нетающего снега на краю.

 

А ты, доля моя, долюшка, судьба?
Не защитник я тебе и не судья:

 

Ты и в зное, ты и в холоде цвела,
Ты и мамой, ты и мачехой была.

 

Я обиды не держал, любил я смех
И тогда, когда все золото на снег.

 

 

* * *

 

С погодой все в порядке
Тепло, как на печи.
И мать ровняет грядки,
И ссорятся грачи.

 

Листвы сгребает ворох
На горку злых углей,
И вспыхивает порох
Далеких сентябрей.

 

Светлеет на излуке
Закат или рассвет...
Задумчивые руки
Выхватывает свет.

 

Так память со стараньем,
Из года в год ясней
Рисует зябкой ранью
Картинку детских дней.

 

 

РАДУГА

 

Здравствуй, радуга, как ты сумела понять
Вес земные цвета и над грязью поднять?!
Встать на время связующим звонким мостом
Между пашнями и высоты торжеством!

 

Между высью небесной и ширью земной...
А всего-то и было, что дождик грибной!

 

 

* *  *

 

Парк насажен, лифт налажен,
Дед смущен, но ликом важен.
Внучка деда привезла,
На девятый вознесла.

 

Ночью дед вставал – не спится,
Письма сверстникам писал.
Словно раненая птица
Над балконом нависал.

 

Думал – что теперь в деревне,
Живы ль, нет его друзья?
И что старые деревья
Пересаживать нельзя.

 

 

* * *

 

Гусиные стаи на юг провожаю
И тонкие клены к забору сажаю.

 

Что нужно деревьям? Тепло и вода,
И кольца у них – не людские года.

 

Не памятник ставлю, а так – без оглядки:
Люблю я на синем гусиные лапки.

 

...И хочется все же, чтоб после сказали:
Мол, жили вот люди и клены сажали,

 

 

ЦЕРКОВЬ

 

Ей хорошо среди покоя,
На рыжей ласковой траве.
Ее один француз построил
С чудной фамилией – Бове.

 

И купола закатный глянец,
И рядом глинистый овраг -
Все это видел иностранец
(По крайней мере, пишут так).

 

Она столетья простояла,
Крестом цепляя облака,
И почему-то вспоминала
Не иностранца – мужика,

 

Который гнал вдоль бревен стружку,
Златил, ковал и резал в срок,
А после шел в свою избушку,
Где на соломе спал телок.

 

И по утрам, внимая гуду,
Под мерный колокольный звон,
Уже без шапки, как на чудо,
Смотрел на то, что создал он.

 

 

* * *

 

Я – от мира сего –

Мне не надо иного,

Я от мира всего

И села небольшого.

Там, где церковь вросла

Аж по самые брови,

Там, где юность была

Не пропащая вроде.

Где ловил пескарей,

Рвал кувшинки в охапку.

Где хотел поскорей

Стать большим – чуть не с папу.

Вот и все, вот и стал,

А отец не берегся,

А отец – тот устал,

Спать ушел под березу.

Мне не надо искать

Слов поярче, похлестче,

Мне бы жить-повторять

Те названья, что лечат:

«Вербы», «Лес соловьев», –

«Бабка», «Омут солдатский», -

Там спасенье мое,

Там живут мои сказки.

Там мне столько всего

Перешло по наследству,

Я от мира всего,

Я от солнца и детства.

 

 

* * *

 

Светел весенний разлив,
Солнце высоко-высоко,
Ветер ручьи разозлил,
Пахнет березовым соком.

 

Радостно мимо меня,
День и дорогу встречая,
В школу спешит ребятня,
Гомоном споря с грачами.

 

Встали – протока ревет,
Сгрудились – не перебраться!
Выбежал за поворот:
«Вымокли? Что же вы, братцы!»

 

Ну, чем могу, помогу –
Сам ведь вот так же старался:
Завтрак жевал на бегу,
В школу водой добирался.

 

Ждет вас учитель давно,
С грохотом вашим и громом,
Смотрит, нахмурясь, в окно
В классе пустом, незнакомом.

 

И потому на ветру
Нечего шмыгать носами –
Меньших на плечи беру,
Прочие ~ как-нибудь сами.

 

...В школу спешит ребятня
Через большую протоку,
Через сияние дня
К Пушкину, Тютчеву, Блоку.

 

 

* * *

 

Схолодала, забелела
Снегом сторона моя,
Каруселью завертела
Черный пепел воронья.

 

Непонятно и тревожно
Тени синие легли,
Затихает осторожно
Говорок реки вдали.

 

Темь. Снежок. Сорочьи сказки.
А в кладовке до утра
Нашим рыженьким салазкам
Снится белая гора.

 

 

* * *

 

Не пили, не кричали
В их комнате пустой,
На свадьбе их печальной,
На свадьбе непростой.

 

Она почти старуха,
Ему за шестьдесят -
Они нашли друг друга
И рядышком сидят.

 

Ночник я свой задую,
Но не смогу я спать:
Им свадьбу золотую
По возрасту б играть.

 

На холоде предзимнем,
Не помня ни о ком,
Сидят, как под незримым
Хрустальным колпаком.

 

Осуждены иными...
И все-таки не зря
Вот так горит над ними
Вечерняя заря.

 

И так светло и жарко
Горит роса в траве!
И золота не жалко
Ни звездам, ни листве.

 

 

* * *

 

«Чтоб не торопились с похоронкой,

Помни, парень, правило мое –
Прячься в неостывшую воронку –
Два снаряда много для нее».

Мудрая солдатская примета!
...Плачет чибис, таволга цветет.
Если верить ей, на поле это
Ни один снаряд не упадет.

 

 

* * *

 

Только снегу сердце радо,
Холоду ночей –
Не ходи, весна, не надо,
Не буди грачей.

 

...Первый снег сегодня выпал,
Светел и лучист,
Батя как чуть-чуть подвыпил –
Весел и речист.

 

Он лошадку поджидает,
Сел, кричит: «Гони-и!»
Говорили – доживает
По-чудному дни.

 

Он умрет под птичьи свисты,
Упадет листом

В васильковом, в ненавистном,
В шестьдесят шестом.

 

 

* * *

 

Я помню, подкрались мыслишки:
Ушел, мол, отец навсегда –
Ни фильма о нем и ни книжки
Никто не создаст никогда.

 

Лишь в нашем умолкнувшем доме
Он с нами остался навек
На карточках в синем альбоме –
Я думал, чудак человек.

 

О папе написана книга,
В ней сказано: «Русский народ,
Европу избавив от ига,
Идет к коммунизму вперед».

 

Есть фильмы о нем, их немало,
Без титров, в царапинах лент –

Там запах огня и металла,
Там папа на тысячи лет.

 

Еще он в цветах и в пороше,
И в утреннем росном дыму,
И каждый рассвет бестревожный
Как памятник красный ему.

 

 

* * *

 

Время лечит? Время, не лечи!
Что со мною будет, с исцеленным?
Позабуду горя плеск соленый
И обиды жаркие лучи.

 

Нет, уж пусть останется как горб,
Пусть со мною днюет и ночует,
И само терзает и врачует
Прошлое, которым нищ и горд.

 

 

* * *

 

Этот город твой, навеки твой,
Твой там белый дождь на мостовой,
Продавец газет, забор, собор,
Поездов полночный разговор.

 

Ни шуметь нельзя здесь, ни сорить,
Можно только жадно закурить
И уехать в длинные года,
В прочие, чужие, города.

 

 

* * *

 

Пусть придет потоп
Или смертный вихрь,
Пусть сама потом
Ты забудешь их -

 

Как на трех китах,
Как на трех слонах,
Мир стоит на трех
На твоих словах.

 

Тихо спела дверь,
Ты ушла к утру –
Знаю, что теперь
Нищим не умру.

 

Тверди нет прочней
Под моей судьбой,
Чем среди ночей
Слабый голос твой.

 

 

* * *

 

Выходи за меня, прогони горе-горюшко,
Пусть житье мое не калачи.
Выходи, два полена не гаснут и в полюшке,
А одно не горит и в печи.

 

Вместе счастью аукнем – оно и откликнется,

На два голоса все же звончей.

Гости будут, отец молодеть тихо примется,

Да и можно ли все перечесть...

 

А тебе все равно, ты насмешками колешься,
У насмешниц-подруг в поводу.
Два кольца не кольчуга, но все-таки кое-что;
Выходи за меня, за моих дней орду.

 

 

* * *

 

Я тебе рассказывал про ежика
И про липы, где полно опят,
И еще про то, как сник и съежился
Жестяным прикинувшийся сад.

 

Я тебе рассказывал, рассказывал
Про печальный быт моей избы,
Будто бы распутывал, развязывал
Для тебя клубок своей судьбы.

 

Я тебе писал про землю стылую,
О ее нерадостной гульбе –
Ты верни написанное, стыдное,
Все равно ненужное тебе.

 

Просто я любил слова вынянчивать,
Снегирями сманивать под кров.
Я ведь не хотел любовь выклянчивать
Разве можно выклянчить любовь!

 

Все мои слова неосторожные
(Если можно их еще спасти),
Как непригодившихся заложников,
Ты домой с чужбины отпусти.

 

 

* * *

 

Оттаяли зимние тайны,
Нездешние лунные сны,
Брожу одинокий, случайный
Среди откровений весны.

 

Шатаюсь, нечаянно грешен,
Шатаюсь, отчаянно рад
За заячий каждый орешек,
Оброненный зиму назад,

 

За этот кусток краснотала,
За летнюю нашу тропу,
Которая нас ожидала
В невечном хрустальном гробу.

 

Я верил, что так и бывает,
Я верил, что это не смерть,
Что все нам весной возвращает
Холодная белая твердь.

 

И там, где туманно и зыбко
Тумана висит кисея,
Сияет подснежник – улыбка
Оттаявшая твоя.

 

 

* * *

 

Лишь потемнеет небосклон,

На лавочке, под звездной вечностью,

Опять сидят она и он

Как маленькое человечество.

 

И если смерч пройдет кругом,
Лишь их оставит по беспечности,
Огонь добудет, сложит дом
Он для нее и человечества.

 

Как пахнет мятая трава!
Простите мне – от них, доверчивых,
Я слышу главные слова,
Пошло с которых человечество.

 

 

ИЗ ПИСЬМА В ИНСТИТУТ

 

За окном проселок хмурый
Да кротами взрытый луг,
Я – полпред литературы
На пятнадцать сел вокруг.

 

Много теми, много лесу,
Все трудней приходят дни,
А в дипломе что там весу -
Только корочки одни!

 

И девчонка (вы учтите),
Лишь под вечер свет включу:
«Выходи, – кричит, – учитель,
Целоваться научу!»

 

 

* * *

 

Среди оврагов и колодцев
Глядит пацан, как спит земля
И в небе звездочка крадется
Космического корабля.

 

О чем он думает? Я знаю!
Кто сердцем так не обмирал!
Земля – пылинка голубая,
И нет конца иным мирам...

 

Уже давно девчонка спела,
Давно гармошка спать ушла,
А он: Арктур, Ригель, Капелла,
Бормочет звездные слова...

 

Ты ж, космонавт, о чем мечтаешь
Среди умнейших рычагов?
Ты о другом – об иван-чае
И о стрекозах бочагов,

 

О родничке в следу копытном,
О бормотне грибных дождей,
О дорогой, незнаменитой,
О сельской родине своей,

 

Там, где пацан в дыму вечернем
Глядит на спутник вдалеке...
И льнет Земля щекой дочерней
К небесной ласковой щеке.

 

 

* * *

 

Я брожу равнинною Россией,
И зимой цвета ее не счесть.
Снег бывает розовым и синим,
Под закат зеленоватый есть.

 

Снег бывает молодым и спелым,
И еще рассыпчатым, как смех.
Чаще снег бывает просто белым,
Правильный, унылый, белый снег.

 

 

* * *

 

Вся родня с пчелой была в союзе.
В эту цветом щедрую весну
Обучи и ты меня, дедуся,
Древнему, как сказка, ремеслу.

 

Я хочу гудящий рыжий ветер
Выпускать движением руки,
Чутким музыкантом на рассвете
Звонкие настраивать летки.

 

Там, за речкой, таволга клубится,
Там, на взгорьях, вянет резеда –
Ты не станешь на меня сердиться,
Я шалить не буду никогда.

 

Буду слушать я твои советы,
Понимать с полслова и без слов,
Я с тобой узнаю тайны лета,
Разговоры ветра и цветов.

 

Козни молочая и осота,
Грусть кипрея, думы василька,
Вместе мы с тобой порежем соты
В чашку из сухого липняка.

 

Вьюга, а у нас запахнет Русью –
Знойною, полуденной, лесной...
Так скорей открой ты мне, дедуся,
Древнее, как сказка, ремесло.

 

 

РОДНЯ

 

Война ль виновата,
Судьба ль виновата,
Но только родни
У меня маловато.

 

Метели кружили,

И беды кружили,

И деды до внуков своих

Не дожили.

Оставив порог,

Я купался в ветрах,

На дальних дорогах,

В казенных домах.

 

Но что же случилось

И как получилось?

Не вся ли земля

Мне в родню напросилась?

 

Куда б ни зашел я,

В любой уголок, –

То «внучек» меня назовут,

То «сынок».

За стол проходи

Иль садись у огня.

Я понял – в России

Мне каждый родня.

 

А как подружились
Да где побратались?
Да там, где рубахи
В поту искупались,
Да там, где качала
Колосьями рожь,
Где песня такая,
Что ты подпоешь.

 

Друг друга не зная,

Мы все же родня -

Такое понятье навек у меня.

 

 

* * *

 

Это бывает часто:
Старый и малый дружат.
Что их соединяет?
Вижу, они с утра
До ночи неразлучны.
Малому старый нужен:
Он как залог – округа
Так же добра и мудра.

 

Старого годы горбят,
Хочет или не хочет,
Мир его словно вылинял
И продолжает линять.
Старому малый нужен
Как голубой звоночек,
Вечно напоминающий:
Миру не умирать.

 

Ноги у них обоих
Слабы и непослушны,

Глаза у них у обоих
Выцветшей синевы.
Детство и старость дружат,
Им не бывает скучно
В гостях у шмелей сердитых,
Ласточек и травы.

 

Дома опять уборка,
Дома их ждут не очень.
За руки взявшись, уходят
В поле смотреть сенцо.
...Движется в древних липах,
По юному клеверочку
Великой цепочки жизни
Незамкнутое кольцо.

 

 

* * *

 

Где свет сиял мертво,
Читали и скучали,
Запел мужик в метро
От счастья ль, от печали?

 

Он права не просил
На самовыраженье,
Но пел, не голосил ~
По правилам движенья.

 

Москву не удивишь,
И он, не удивляя,
Пел, как шумит камыш,
Мчит тройка почтовая.

 

Он пел, облокотясь

На чемодан фанерный...

Вот вздернула, косясь,
Гражданка профиль нервный.

 

А ей бы потерпеть,
Пусть он ей как заплата...
Табличек нет «не петь»,
Табличек нет «не плакать».

 

 

* * *

 

Умер дед, без болезней и муки,
Помню, теплые лили дожди.
В первый раз успокоились руки
И уютно легли на груди.

 

Умер так незаметно и просто,
Что, бывало, порой невдомек:
Словно выправил новую косу,
Или поле вспахал и прилег.

 

Постояв на кладбищенской сыри,
Вытер слезы, опомнился дом.
Ничего не нарушилось в мире,
Все проходит своим чередом.

 

В окна смотрит такое же лето,
Так же весел ромашек разбег:
Незаметно прошел для планеты
Небольшой человеческий век.

 

Просто липа в саду б не шумела,
В ней не слышались птиц голоса,
Да без деда война бы гремела,
Может, лишних каких полчаса.

 

Не стояли б хорошие внуки
На пороге большого пути...
Умер дед без болезней и муки,
Помню, теплые лили дожди.

 

 

* * *

 

Покормите птиц зимой -
Всю крылатую Россию,
Жадных, славных, желтых, синих
Чечевицей, коноплей.

 

Покормите их за то,
Что не за харчи остались,
Что над белым распластались
Яркой россыпью цветов.

 

Не забудьте вешних птиц,
Покаянных эмигрантов,
Пусть за то, что мы им рады,
За сиянье наших лиц,

 

За погоду на дворе,
За весенний воздух гулкий,
За скворечник на заре –
Музыкальную шкатулку.

 

 

БЕЛЫЕ КОЛОДЕЗИ

 

«Деревня Белые Колодези», –
Расслышал я едва-едва,
И аж зажмурился – кололись так
Те светоносные слова.

 

Вокруг в ветрах и водах маялся,
Как и везде, гнилой апрель,
Вдали поскрипывал и кланялся
Колодец типа журавель.

 

И тут взгрустнулось мне – за тем ли я
Сошел? – Не видно ничего.
Деревня с именем затейливым,
Ты не стесняешься его?!

 

Она стояла, предрассветная,
Бралась, зевая, за дела

И, затаив свое, заветное,
Большого солнышка ждала.

 

Ну а оно, еще неспелое,
Таилось где-то далеко,
Но через хмурь в колодцы белые
С небес стекало молоко.

 

Туман над полем космы свешивал,
Потел смолой медовый сруб,
И ввысь текли такие снежные
Дымы из всех колодцев-труб.

 

Спасибо, предок мой удачливый,
За эти знобкие слова,
За то, что день переиначил ты,
И стала музыка права.

 

Да, это имя – настоящее,
И за твоей водой живой
Позволь спускать ведро просящее,
Земля, в Колодезь Белый твой,

 

Ведь он, Колодезь слов немереный,
Такой, что холодно в висках...
А я нести их буду бережно,
Ни капельки не расплескав.

 

 

* * *

 

Я ушел, когда, не сосчитаю,
И, почти не веруя в успех,
В мир хрустящих словосочетаний,
Незнакомых, словно первый снег.

 

Милость меня ждет или немилость?
Постучусь с тетрадкой на весу,
Потому что все, что накопилось,
Я уже один не донесу.

 

 

* * *

 

Я-то знаю, что я не бездомник,
И когда-нибудь время придет,
Я вернусь в ту долину, где донник
Каждый год по-иному цветет,

 

Где по-старому сердце забьется,
Где от всякого дома, всегда
Все тропинки выводят к колодцам,
А в колодцах живая вода.