Валентина Коростелёва     

Ночные соловьи Николая Дмитриева

 

Иду, в глаза не глядя, средь толпы,

Одним, другим недобрым взглядом мечен.

Друзья-поэты – вот мои попы.

О, смертные грехи неплохо лечат!

 

Друзья легко сигают на тот свет,

Как будто там и вправду что-то светит,

Как будто сам Есенин (их поэт)

Своей тальянкой каждого приветит…

        

         Эти стихи Николай Дмитриев, судя по интонации,  написал не в предчувствии  последнего дня. А вышло – что и его, хочется верить, приветил-таки любимый Сергей Александрович. Не мог не приветить, ибо столько общего у этих поэтов, особенно – негромкая, непоказная любовь к родине. Не случайно дар Дмитриева не оставлял равнодушным ни советского, ни российского читателя. И, если многие «назначенные» классики после перестройки  как-то сами по себе ушли в тень, то Николай, будучи  лауреатом и конкурса имени Островского» (1978), и премии Ленинского комсомола (1981), спустя два десятка лет награждается премией имени Александра Невского «России верные сыны», а в 2005 году посмертно - премией имени А.Дельвига («Литературная газета»). И, наконец, книга "Зимний Никола" стала лауреатом Национальной премии «Лучшие книги и издательства года – 2007». Немногие в такое разное для страны время удостаивались столь значимыми отличиями.

Мы не часто виделись с Николаем (хотя и города наши – рядом, а всё-таки...), но, поскольку печатались почти в одних изданиях, да ещё и в Москве, и в Балашихе не раз встречались, - то как бы не теряли друг друга из виду, и поэтому я не удивлялась его нечастым, но всегда неожиданным звонкам. По каким-то вопросам ему хотелось поговорить со мной как с человеком, близким по духу прежде всего, по отношению к жизни и литературе нашей. Вероятно, он догадывался о моём к нему отношении как человеку и поэту, о том, что в простых и вроде бы безыскусных строчках я читала не только то, о чём говорилось въяве, но и то, что скрывалось в невидимой на первый взгляд глубине.

 

Я-то знаю, что я не бездомник,
И когда-нибудь время придет,
Я вернусь в ту долину, где донник
Каждый год по-иному цветет,

 

Где по-старому сердце забьется,

Где от всякого дома, всегда

Все тропинки выводят к колодцам,
А в колодцах живая вода.

 

 

          Живая вода поэзии Николая Дмитриева будет всегда притягательна для человеческой души, не разучившейся сопереживать и мыслить.

Только не надо забывать об этих колодцах, постоянно искать к ним свои тропы, чтобы потом не было стыдно «за бесцельно прожитые годы», чтобы пресловутая суета сует не съедала не только свободное время, но и душу. А поэзия Николая Дмитриева достойна не просто должного внимания, но и, что гораздо важнее, - любви читателя. Не случайно на вечере,посвящённом очередному Дню поэзии, проходившему в Колонном зале Дома союзов в 1982 году, после его открытия ведущими Владимиром Костровым и Юрием Кузнецовым, первым из всей группы писателей выступал Николай Дмитриев. Его молодой голос, не слишком артистичное чтение – не могли умалить достоинств уже сложившегося поэта со своим почерком, стилем и глубиной. И не случайны такие слова о нём известной поэтессы  Риммы Казаковой: «Стихи Дмитриева, весьма скромные по одежке, несколько даже однообразные по ритму и не пестрящие изощренной рифмой, напоминают неброский пейзаж средней полосы России. Эти ситцевые, чуть выгоревшие на солнце краски не поражают воображения, но в лицо этих холмов, то заплаканное, то улыбающееся, можно смотреть всю жизнь».

 

… И как бывало не однажды,

Когда родна земле тоска,

Я всё ищу, ищу в пейзаже

Недостающего мазка.

 

С годами сердце не умнеет:

Смотрю, смотрю в простор полей,

Где, объясняя всё, темнеет

Фигурка матери моей.  

                                                                         1977

 

         Николай Дмитриев ещё подростком лишился отца – фронтовика, а  через десять лет не стало и матери, которую он горячо любил. Малая родина его - деревня Архангельское, что в  Рузском районе Московской области, где он родился в январе 1953 года.  И, конечно, профессия его родителей, сельских учителей, не могла не отразиться  и на судьбе их сына. Пройдут годы, и Николай сам станет учить детей после окончания пединститута.

Служба в армии в далёком Казахстане, разлука с малой родиной, конечно же, ещё больше привязывала его к среднерусской природе, её деревенской душе.

И потому в пейзаже нашей поэзии Николай Дмитриев и есть один из недостающих мазков, без которого картина не была бы цельной. Конечно, поэт и не думал в это время о своём месте в искусстве, он просто каким-то шестым чувством воспринимал состояние природы в конкретный момент, и фигурка матери, всё, что связано с ней в памяти и сердце, – для него гораздо важнее внешних проявлений жизни и в то же время таким светом  наполняет этот неповторимый миг!

        Дорогим для Николая оказался и Владимирский край, где в деревне Аниськино жила его любимая бабушка Прасковья Ивановна, к которой он приезжал сначала вместе с родителями, а потом уже один или, будучи взрослым, со своей семьёй. Несколько лет, обустроив старый дом, жил в нём, работал и время от времени встречал своих друзей-поэтов, в том числе Юрия Кузнецова. И после ухода из жизни он остался верен этому уголку России, найдя свой покой на городском кладбище Покрова вблизи от Прасковьи Ивановны.

         Не много нынче поэтов, в которых так гармоничны поэзия и  собственный характер. На пышных и не очень мероприятиях он зачастую незаметно уходил в сторонку. Он будто стеснялся обратить на себя внимание, был на людях чаще всего немногословным, словно говорил: что надо, я уже сказал стихами своими. Вот эта истинность, непоказушность в поведении на фоне нынешних, скороспелых во всех смыслах, писателей, - не только впечатляла, но и вызывала искреннее уважение и желание не пропускать его новые подборки.

Как большой поэт, Николай Дмитриев не мог не задаваться вопросом, - а что будет после нас, и конкретно – после его ухода? И вот стихи, написанные тридцать лет назад (отрывок):

 

... Станут в темноте лягушки квакать,

Станут петь ночные соловьи.

Родина, ну как тут не заплакать

На призывы детские твои?

 

… Мы уйдём не подарить потомкам

Новые культурные слои,

А чтоб их тревожили в потёмках

Наших душ ночные соловьи. 

 

Я уже не говорю, что  такие строчки, как  «Родина, ну как тут не заплакать На призывы детские твои?»  выстреливают прямо в сердце, но и в последней строфе, приведённой здесь, - свой взгляд, своё отношение к тому, ради чего живёт и трудится поэт на земле.

А в следующих строках – вообще вся судьба поэта в России и, наверное, не только в ней. И, как всегда, Дмитриев скуп на какие-то эпатажные сравнения; у него всё идёт из глубин ума и сердца. Так бывает только у истинных поэтов. Они и не нуждаются в украшении своих стихов внешними атрибутами, образность выходит из глубин души естественно, как дыхание, и потому гармонично ложится в строку и отвечает главному замыслу поэта. Читать Дмитриева – значит, говорить с ним наедине и по душам. Такая вот лакмусовая бумажка истинного таланта… И вот эти строки из стихотворения «Берёзка на церкви»:

 

… А в кирпиче немного соков,

И корни вглубь тянулись зря.

Но ты пока шуми высоко,

Над всеми сёстрами паря.

 

Пусть ветер ветви обвевает,

Пусть поит листья стадо гроз,

 

Пусть нелегко, но так бывает

И у людей, и у берёз.  

 

         К счастью, судьба к нему благоволила. Чего стоит одно только шефство Юрия Кузнецова! Дмитриев не нуждался в «локомотиве», но поддержка корифея современной поэзии и поднимала его в глазах пишущей братии, и открывала двери такого авторитетного журнала, как «Наш современник», не говоря уже о других. А по-отцовски доброе и заботливое отношение старшего товарища по цеху поэтов Николая Старшинова!.. В таких случаях говорят: повезло. И не только Дмитриеву. И его литературным  учителям или шефам (кому как нравится). Открывать и поддерживать молодое дарование такого органичного и мощного внутреннего потенциала – счастье и для них тоже.  И вполне заслуженно Николай ещё при жизни услышал о своём творчестве немало и добрых, и высоких слов, что, согласитесь, бывает не так уж и часто.

Немалую роль в этом сыграла не только искренняя, но и максимально правдивая нота его стихов. И рифмованные вирши на тему, коими буквально забиты нынешние издания, - были чужды ему, как всё надуманное, не согретое сердцем. Не знаю, помнил ли он реплику Салтыкова-Щедрина, что «Из всех видов болтовни, несомненно, самый ужасный - болтовня литературная», но как никто умел попасть «в десятку», вскрыть самые болевые точки нашей жизни, ту же пресловутую тягу к спиртному.

 

...Есть на донце в бутылке красивой…

Жуть берёт! Неужели она

Пересилила русскую силу? –

Не года, не любовь, не война.

                                                  («Помолчим о загубленной силе...»)

 

А уж такие строчки – и вовсе дорогого стоят:

 

...Кто-то сытый, из новых, из этих,

- Возрождается Русь! – говорит.

Купол краденым золотом светит,

Словно шапка на воре горит.

 

         И, конечно, нет настоящего поэта без стихов о любви. У Николая Дмитриева они – не отражение неясной мечты, не покрытые флёром туманные  строки. В них бьётся сердце земного, но от этого не менее прекрасного чувства. И нет сомнения, что способствовала этому его жена, друг и берегиня в одном лице – Алина, которая и сегодня несёт свой  крест любви и ответственности за память о талантливом муже.

 

Я смотрю, какая ты красивая,

Как умеешь красотой согреть.

Я хочу восторженным разинею

Долго-долго на тебя смотреть.

 

Я словарь мечтаю в шапку вылущить,

Чтоб встряхнуть покрепче шапку ту

И слова единственные вытащить

Про твою большую красоту.

 

Красота растит меж нами трещину.

Но, забыв, что трещина растёт,

Я смотрю на маленькую женщину –

Я любуюсь, как она идёт...

 

         У Николая есть и такие, удивительные по ёмкости, точности и глубине строки:

        

Живу спокойней и ровней,

Иду задумчивою Русью,

Как реки родины моей,

Не изменяющие руслу...

 

        Вот почему для него были священны страницы нашей истории, связанные с Великой Отечественной, с отцом, её участником, со всей той бедой, что постигла целый народ и каждого в отдельности. И боль за родного человека, которого не отпускает память о жестоких боях, и гордость за таких, как он, - всё это в каждой строке, каждом дыхании поэта, когда речь заходит о тех годах.

 

Осталось уж не так и много

Скрипеть до смертного конца.

Я знаю: у того порога

Увижу хмурого отца...

 

И спросит он не без усилья,

Вслед за поэтом, боль тая:

— Так где теперь она, Россия,

И по какой рубеж твоя?

 

Нет у меня совсем ответа.

Я сам ищу его во мгле,

И темное безвестье это

Удерживает на земле.

 

         Увы, безвестье это и по сегодня мучает многих, кому не всё-равно, что будет со страной, одолевшей жестокий, страшный в своём рвении, фашизм, но порой сдающей без борьбы исторические и нравственные позиции...

          Но жизнь есть жизнь, и в ней много всего, в том числе, к счастью нашему, - юмора. Николай умел пошутить – не пошло, как нынче это водится, особенно на ТВ, - а с умом и, конечно, изюминкой, что нашло отражение и в некоторых его стихах.

 

- Опять с тобой одни несчастья, -

Ты сам себе торопишь гроб,

Ты распадаешься на части, -
Жена мне правду тычет в лоб. –

 

Как ты, твоя в запое муза,

И я ей дверь не отворю!

- На мне сказался крах Союза,

Распад державы! – говорю. –

 

Пусть нам в Крыму не светит вилла,

Но мне без Крыма тяжело,

И горло Финского залива,

Как судорогою, свело.

 

И азиатское подбрюшье,

Как Солженицын говорит,

От воспаления синюшно,

Хоть не моё, а всё – болит.                               

                                  «Опять с тобой одни несчастья...»

 

С одной стороны – шутливое  «Пусть нам в Крыму не светит вилла», а с другой - ««Хоть не моё, а всё – болит»... Интонация эта поневоле напоминает лучшие песни Высоцкого. Не потому, что Николай подражал известному барду, а потому, что талантливые люди не прямолинейны, не однозначны в своём творчестве, их палитра гораздо богаче вымученных рифмованных сентенций, которые нынче на виду и на слуху, в отличие от настоящей поэзии. И память о Николае Дмитриеве – один из лучших способов напомнить об этом, вернуть читателя к истинным ценностям нашей литературы.

         Зная, что любая судьба конечна, нам трудно согласиться с этим, когда уходит такой поэт – с его не громкой, но идущей из самых глубин сердца, строкой... И чем самобытнее поэт, тем горше эта потеря, поскольку ничего подобного уже не может быть в природе.

 

             Шаги смолкают. Ночь тиха.

И нет, как сердце ни хотело,

Концовки бодрой для стиха

И для тоски моей – предела.

          

         Не может быть бодрой концовки и у моих строк, потому что нет предела и нашей тоске – по уходящим поэтам, что сумели за свою недлинную жизнь стать родными многим и многим читателям. Хочется верить, что число их, несмотря ни на что, будет расти. Об этом говорят вечера, посвящённые Николаю Дмитриеву, музейные экспозиции в местах, связанных с его судьбой, новые сборники и те люди, что не упускают возможности  способствовать всему этому. Среди писателей это, конечно же, - Юрий Поляков, который словно принял эстафету от Юрия Кузнецова, по-своему глубоко и тонко проникнув в самую потаённую суть творчества  Николая Дмитриева, хотя тайну эту в истинной поэзии до конца постичь невозможно. Но максимально приблизиться к ней может только человек  с абсолютным поэтическим слухом. Вот что подчеркнул в предисловии к  сборнику «Ночные соловьи» Юрий Поляков: «В его стихах есть то щемящее совершенство, та влекущая сердечность, та словесная тайна – в общем, всё то, что заставляет вновь и вновь возвращаться к его строчкам, которые постепенно, неуловимо и навсегда становятся частью души читателя, облагораживая и возвышая её. А ведь, по сути, для этого и существует Поэзия». И, что ещё немаловажно, несмотря на множество грустных, а то и драматических строк, - Николай не переходит ту грань, за которой кончается надежда. И это его человеческое качество особенно дорого для нас.

 

Может быть, дела не так уж плохи?
Ты, мое отчаяние, молчи, –
На обломках рухнувшей эпохи
Дочка лепит, лепит куличи.
Может, всё совсем дойдёт до ручки,
Сдует нас последний смертный вихрь?
Дочка пишет, пишет закорючки
В допотопных прописях своих.
Я учусь у этих тонких ручек,
Дам я им и молоко, и хлеб,
С палочек начну и закорючек
На обломках рухнувших судеб.

 

         В конце жизненного и творческого пути Николай Дмитриев всё чаще обращался взором к небу, к тем ценностям, что выше всех суетных мыслей и страстей. Собственно, ощущение высшей силы всегда чувствовалось в его стихах, поскольку сам талант – это уже нечто очень высокое… Но приведу стихи, где поэт впрямую говорит о Боге, сопрягая с ним свою судьбу. Вот две последние строфы из стихотворения «Следы», посвящённого Артёму Боровику.

 

…«Не сдержал он горестного вздоха:

«Видел я, как след Твой пропадал.

Отчего, когда мне было плохо,

Ты меня, мой Отче, покидал?»

«Я не покидал, но в дни разлада,

В дни, когда душили боль и страх,

На руки я брал и сколько надо

Нёс тебя, как сына, на руках».

 

         Я думаю, с такими строками Николаю было хоть на сколько-то, но всё же легче уходить из жизни, которую он так любил. И очень надеюсь, что Николай слышит и сегодня наши о нём слова, а значит, и душа его обрела, наконец, желанный покой. Жизнь состоялась, и творчество достигло своих высот. Это самое главное, и потому наша грусть по Николаю светла. И разве может быть иначе, когда вновь и вновь вспоминаешь такие его строки?

 

В то, что не воскреснет Русь, – не верь,
Копят силы и Рязань, и Тверь.
На Рязани есть ещё частушки,
Есть ещё под Вологдой чернушки,
Силы есть для жизни, для стиха,
Не сметет вовек ни Чудь, ни Мерю, –
В то, что не воскреснет Русь, – не верю,
Не возьму я на душу греха.

 

         На его юбилейном вечере в Балашихинской картинной галерее, в обстановке праздника, я зачитала своё по такому случаю поздравление, и сегодня  хочется хоть на миг вернуть то ощущение полноты жизни, что пребывало в первую очередь в душе юбиляра и всех тех, кто пришёл и приехал (в том числе Юрий Кузнецов) искренне поздравить его и сказать какие-то очень важные слова – не только для него, но и для тех, кто был в зале. Стилизованные под Пушкина мои строки были органичны тому настроению и общей картине юбилейного действа.

 

                                            Николаю  Дмитриеву

 

Мой  дядя,  самых  честных  правил,

Когда  не  в  шутку  занемог,

То  к  Николаю  взор  направил

И  лучше  выдумать  не  мог.

 

Его  пример  -  другим  наука:

Наш  юбиляр  протянет  руку

И  смело  друга  поведёт  -

Где  вольный  ветер  рифму  вьёт.

 

Он  слушать  небо  вас  научит,

А,  значит,  нет  поэта  круче!  -

Считает  лучший  из  спецов

Наш  классик  Юрий  Кузнецов.

 

Не  зря  гордятся  Колей  предки:

И  порох  есть,  и  выстрел  меткий,

И  не  уснёт  благая  весть,

Когда  в  запасе  рифма  есть!

                                                                (24.01.03г)

 

         Своё искреннее слово в память о поэте хочется закончить такими его строками:

 

...В школу спешит ребятня
Через большую протоку,
Через сияние дня
К Пушкину, Тютчеву, Блоку.

 

         ... И  конечно же, к  замечательному поэту Николаю Дмитриеву.

                             2006-2013г.г.