“Здесь ничего не покупают и ничего не продают”. О Николае Старшинове.
Год назад, 5 февраля 1998 года, умер поэт Николай
Старшинов. В череде смертей известнейших артистов, политиков, бизнесменов его
уход из жизни не стал трагической сенсацией, поводом для многочисленных
откликов в СМИ.
Нелепо было бы негодовать по этому поводу. Ведь и
раньше, до их эры, серьезное занятие поэтическим творчеством воспринималось
многими сугубо личным делом, чуть ли не чудачеством. А теперь и подавно.
Но и в России, и не только в ней, много людей,
которые помнят и любят и еще долго будут помнить и
любить Николая Константиновича Старшинова, Человека и Поэта.
Мои заметки не претендуют даже на краткий очерк
жизни и творчества Старшинова. Напомню только, что он родился в 1924 году,
воевал в Великую Отечественную пулеметчиком, окончил
Литинститут, выпустил несколько десятков книг стихов и прозы. Собрал, пожалуй,
самую интересную и полную коллекцию русских частушек. Долгое время работал в
отделе поэзии журнала “Юность”, когда редактором был Валентин Катаев, потом
много лет редактировал альманах “Поэзия”.
Он был патриотом. Конечно, не таким, каким лепит
его телевидение: в телогрейке, без зубов, в одной руке портрет Сталина, в
другой — бутылка водки. Нет, в одежде и манерах он был элегантен, спиртные
напитки в течение последних тридцати лет не употреблял из принципиальных
соображений. Сталина не идеализировал.
Ему горько было видеть, что наше общество
пытаются переделывать в общество потребителей непотребного.
Что люди, готовые умереть за рубли и доллары в подъезде или на пороге родной
квартиры, не хотят верить в существование людей, готовых умереть за Родину. А
он-то знал таких! Это были его товарищи. К страданиям
от последствий тяжелого фронтового ранения прибавились страдания от
фальсификации истории борьбы нашей Родины с фашистской Германией.
Он был демократом. Не таким, конечно, каким вошел
демократ в сознание общества за последние десять лет: болтливый и вороватый,
слабый, но жестокий, любящий транши и презентации, привстающий на цыпочки и
глядящий за бугор. “Пускай от пива горько, они без пива вдрызг.
Все бредят Нью-Иорком, всех тянет в
Сан-Франциск”. Но это Есенин написал о беспризорниках-папиросниках!
Он был демократом в общении с молодыми поэтами,
стихи которых знал наизусть. Никогда не навязывая своего мнения, не читая
проповедей, он всей жизнью давал пример чистого и безоглядного служения поэзии.
Никто, наверное, после Ильи Сельвинского не
занимался столько с молодыми, увлеченно и доброжелательно, терпя
эксцентричность и непредсказуемость своих учеников. Не видя от многих “окромя вреда никакой пользы”, он помогал выпускать им
первые книги, получать квартиры, выходить из нелепых жизненных ситуаций.
И на должности редактора альманаха “Поэзия”
старался “малоимущим” (студентам и другим пролетариям) дать гонорар под верхнюю
планку. А когда такие появлялись в издательском буфете — кормил их из своего
далеко не катаевского кармана.
Старшинов-человек порой оттеснял Старшинова-поэта
на второй план. Многие из не редевшего старшиновского
окружения, искренне желая сказать ему приятное,
говорили о его прекрасных человеческих качествах, не ощущая, что ему гораздо
дороже были бы добрые слова о его стихах.
Попадались, как и в любой другой среде, люди
расчетливые: стоило ему не опубликовать очередные их творения — и вот уже
Старшинов в их устах из ангела превращался в его противоположность.
Иные, искренне уважая, смотрели на него,
значительного русского поэта, в основном как на своего издателя.
Надо было быть поистине стойким человеком, чтобы,
все это видя, не выказывать раздражения.
Не прощал он предательства, малодушия,
сребролюбия.
И вот он со своим тающим на глазах поколением
вошел в нашу похабную “новейшую историю”, где политики
и экономисты, прямо как Лужин из “Преступления и наказания”, уверяют, что когда
жулики разбогатеют, то остальным около них будет сносно жить:
“Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного
себя, ибо все на свете на личном интересе основано.
Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как
следует и кафтан твой останется цел. Экономическая же правда прибавляет, что чем
более в обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем
более для него твердых оснований и тем более устраивается в нем и общее дело”. (“Преступление и наказание”.Ф.
Достоевский.)
В результате “устроенных частных дел” исчез альманах
“Поэзия” — единственное в России периодическое издание, целиком
посвященное поэзии, главное дело последних лет Старшинова.
С новой силой в наше время, когда почти все
покупается и продается — от жвачки до голоса депутата, — зазвучало давнее, еще
из 45-го, стихотворение Николая Старшинова о нем и его товарищах-солдатах,
готовящихся вступить в бой с фашистами:
Зловещим заревом объятый,
Грохочет дымный небосвод.
Мои товарищи — солдаты
Идут вперед
За взводом взвод.
Идут, подтянуты и строги,
Идут, скупые на слова.
А по обочинам дороги
Шумит листва,
Шуршит трава.
И от ромашек-тонконожек
Мы оторвать не в силах глаз.
Для нас,
Для нас они, быть может,
Цветут сейчас
В последний раз.
И вдруг (неведомо откуда
Попав сюда, зачем и как)
В грязи дорожной — просто чудо! —
Пятак.
Из желтоватого металла,
Он, как сазанья чешуя,
Горит.
И только обметало
Зеленой окисью края.
А вот — рубли в траве примятой!
А вот еще... И вот, и вот...
Мои товарищи — солдаты
Идут вперед
За взводом взвод.
Все жарче вспышки полыхают,
Все тяжелее пушки бьют...
Здесь ничего не покупают
И ничего не продают.
