Во времена не столь отдаленные это же государство рьяно боролось с «некультурными» гражданами – пьяницами и тунеядцами, высылая их из стольного града за 101-й километр на исправление. Пишу об этом не понаслышке, так как я родился и вырос на сто тридцать первом километре шоссе Москва – Горький, и в нашем поселке напротив дома моих родителей у бабки Насти постоянно проживали ее непостоянные обитатели, по натуре люди смекалистые и оборотливые.

Тогда я был легок на подъем, и мне ничего не стоило подняться в три часа ночи, взять припасенные снасти, сесть на велосипед и уехать на утреннюю рыбалку на Клязьму или Пекшу, где меня постоянно ждали вечно голодные голавли, окуни и прочие водяные жители. Частенько в это же самое время я и видел одного из постояльцев бабки, который нес на плечах то мешок комбикорма с недальнего животноводческого комплекса, то продукцию местной  льнопрядильной фабрики, на которой работали в три смены остальные не столь удачливые жители поселка. К слову сказать, к настоящему времени и сам комплекс, и фабрика благополучно почили, так и не дождавшись обещанных реформ и перемен. Но это такие мелочи в масштабах государства, что и говорить об этом как-то неудобно.

Не ведаю, кто кого и как исправлял и исправлял ли вообще, по при колхозе, и при фабрике были свои дома культуры со своими библиотеками, а в библиотечных залах постоянно находилась разнообразная читающая публика.

Тогда, в начале семидесятых годов, я открыл для себя поэта Николая Рубцова, к тому времени уже ушедшего из жизни, но не из Поэзии. Его скромный томик стихов (который, однако, «томов премногих тяжелей») встал на книжную полку рядом с двухтомником С.Есенина, стихи которого я знал наизусть. И до сих пор для меня, как ни крути, поэты первого ряда – это Есенин и Рубцов, Рубцов и Есенин.

И вот в восьмидесятых годах новая встреча. Встреча с поэзией Николая Дмитриева. Открываешь наугад страницу, вчитываешься – и не можешь оторваться: музыка слова, магия строчек, которые, как струи родника, легко сливаются в единое целое и уводят за собой.

На карте Союза она не нужна,

Речонка Таруса – два локтя до дна.

Однако у ветел, в осколках зари

Довольно охотно берут пескари.

А белые плети тропинок над ней.

А цепи живые от ветел на дне.

И эту вот радость, и свет, и судьбу

Хотели в бетонную спрятать трубу.

Какой провидческий дар! Это он в семидесятых писал о речке своего детства и о моей речке Липенке, а по крупному счету – о нашей сегодняшней жизни. Это ведь нас пытаются сегодня, напрочь отринув и плохое, и хорошее, упрятать в бетонную трубу бездушия и стяжательства.

Сегодня за 101-м километром жизни оказалась не только культура, но и две третьих населения страны, которое до сих пор наивно верит сказкам о возрождении промышленности, об обуздании инфляции пусть не в обещанном 2005 году, а в далеком 2010-м, когда это правительство действительно будет далеко от народа.

Переживем и эти обещания, как пережили обещанное Хрущевым – «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», как пережили – «каждому персональную квартиру к 1995 году», обещанное говорилкой Горбачевым. Много обещалкиных ныне на Руси, и Бог им судья. Да и не о них речь.

Речь о печальном. 23 июля исполнится сорок дней со дня ухода из жизни Николая Федоровича Дмитриева. Не верится! Но Жизнь и Смерть ходят рядом. Вспоминаются его строки:

А сверкнет удар косы

По коленям острым,

Я уйду путем росы

На тенистый остров.

Но не в 52 года! Поэты должны жить долго! Но, увы, пересекаются тропы, и редко кто из живущих на земле заранее знает место и время их пересечения.

Энергетика неизбежности предстоящего ухода присутствует в творчестве Дмитриева. Но эта энергетика светлая, она во много раз мощнее искусственного оптимизма своего рода «БАМовских» стихов многих его современников:

Замерзают древесные соки.

Лес теперь – задремавший старик.

Ничего, что упущены сроки,

Я – особенный, зимний грибник.

Вот опенки сниму осторожно.

Их морозец уже подсушил,

Я не знал, что опаздывать можно,

Я напрасно так часто спешил.

Пусть упущен единственный катер,

Пусть уют и покой неблизки,

Пусть природа – Великая Матерь –

Сыну смертному студит виски.

Ведь и сумрак, и глина, и хвоя –

Все, во что упирается путь,

Это – знаю! – живое-живое

И не страшное, в общем, ничуть.

Это тихое чувство неложно,

Я без страха спешу к тебе, Мать,

В те края, где уже невозможно

Никуда и никак опоздать.

Это стихотворение из сборника «Зимний грибник» автор не включил в свою антологию избранных произведений «Ночные соловьи» может быть потому, что боялся воздействия высоковольтного разряда такого рода энергетики на нестойкие мятущиеся души некоторых читателей.

О чем бы поэт ни писал, какую бы тему ни затронул, он не умел лукавить и вкладывал в каждую строчку частицу своей души.

«Пиши о главном», - говорят.

Пишу о главном.

Пишу который год подряд

О снеге плавном.

О желтых окнах наших сел,

О следе санном,

Считая так, что это все –

О самом-самом.

Пишу о близких, дорогих

Вечерней темью,

Не почитая судьбы их

За мелкотемье…

О творчестве Николая Дмитриева много сказано писателем Юрием Поляковым в замечательном предисловии к книге «Ночные соловьи». Я же возвращаюсь к теме предвидения – нелегкого дара судьбы для Избранных. Таким даром обладал Н.Рубцов – вспомните его: «Я умру в крещенские морозы, /Я умру, когда трещат березы…» Таким даром несомненно обладал и Н.Дмитриев.

Надо сказать, что в последние годы поэт каждое лето проводил на своей даче недалеко от города Покрова, за тем самым 101-м километром, куда он по своей воле и охоте сбегал из душной столицы, куда он постоянно возвращался в своих стихах. Здесь было его родовое гнездо, здесь он по зову вечности последний раз сошел с крыльца и обнял так горячо любимую им землю. Здесь его похоронили.

И снова провидческие строки:

Я не верил в возращенья к пожням.

Крутанул меня судьбины ветр –

За неверье повеленьем Божьим

Сдунул за 101-й километр.

Здравствуй, край озерный, каменистый,

Можжевельник, ветер и зола!

Я в земле купаюсь материнской,

Я не добавляю миру зла.

По земле и в кратких снах скучаю,

Выбегаю к пашням и лесам.

Так вот тело к праху приучаю,

Приучаю душу к небесам.

Пусть легко им будет разделиться,

Без прощанья лишнего – навек,

Пусть легко им будет расселиться

Вдоль небесных и подземных рек.

Так оно все и вышло. Верно, что со временем на этой земле, близ славного города Покрова будут ежегодно собираться почитатели его таланта и будут проводиться дни Николая Дмитриева. В свое время в посвящении Н.Рубцову я написал эти строки:

Обмелели протоки с весны,

Обнажая древесные корни.

Посмотри с того берега, вспомни

Опьяняющий запах сосны.

Скоро рыжиков будет – не счесть,

На болоте поспеет морошка.

Но не взять тебе в руки лукошко,

Возде пня спелых ягод не есть.

Верил ты – не погаснет звезда,

И навстречу шагал непогоде…

На последнем своем пароходе

Ты плывешь, рассекая года.

В полной мере эти строки можно отнести и к великому певцу земли русской Николаю Федоровичу Дмитриеву. И пусть 101-й километр потеряет свое нарицательное значение и станет той дополнительной точкой опоры, с которой начнется медленное, но неуклонное возрождение русской культуры.

Александр Глотин (поэт, член Союза писателей России) 2005 г.